Неточные совпадения
Этот милый Свияжский, держащий при себе
мысли только для
общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные для Левина основы жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий
общественным мнением чуждыми ему
мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
— Каждый член общества призван делать свойственное ему дело, — сказал он. — И люди
мысли исполняют свое дело, выражая
общественное мнение. И единодушие и полное выражение
общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных братьев; это великий шаг и задаток силы.
Ему хотелось еще сказать, что если
общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна не так же законны, как и движение в пользу Славян? Но всё это были
мысли, которые ничего не могли решить. Одно несомненно можно было видеть — это то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Младое сердце. «Но теперь
Уж поздно; время улетело…
К тому ж — он
мыслит — в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист…
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов…»
И вот
общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!
Наше дело теперь — понемногу опять взбираться на потерянный путь и… достигать той же крепости, того же совершенства в
мысли, в науке, в правах, в нравах и в твоем «
общественном хозяйстве»… цельности в добродетелях и, пожалуй, в пороках! низость, мелочи, дрянь — все побледнеет: выправится человек и опять встанет на железные ноги…
Так они и сделали. Впрочем, и Райский пробыл в Англии всего две недели — и не успел даже ахнуть от изумления — подавленный грандиозным оборотом
общественного механизма жизни — и поспешил в веселый Париж. Он видел по утрам Лувр, а вечером мышиную беготню, веселые визги, вечную оргию, хмель крутящейся вихрем жизни, и унес оттуда только чад этой оргии, не давшей уложиться поглубже наскоро захваченным из этого омута
мыслям, наблюдениям и впечатлениям.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом
мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за
общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
Так бывает и в жизни религиозной, где слишком многие питаются чужим опытом и живут чисто словесной догматикой, и в жизни
общественной, где заученные партийные лозунги, формулы и слова повторяются без всякого самостоятельного акта воли и
мысли.
Но абсолютностью и отвлеченностью отличаются заявления всех политических доктринеров, которые хорошее устроение
общественной жизни в
мысли принимают за жизнь.
У нас даже сложилось убеждение, что
общественным деятелям вовсе и не нужны идеи или нужен минимальный их запас, который всегда можно найти в складках традиционной, давно охлажденной, статически-окостеневшей
мысли.
В
общественной жизни все ведь — в силе, в энергии духа, в характере людей и обществ, в их воле, в их творческой
мысли, а не в отвлеченных принципах, формулах и словах, которым грош цена.
Зло и неправда нашей
общественной и государственной жизни делали нашу
мысль элементарной и упрощенной.
«
Общественное» миросозерцание русской интеллигенции, подчиняющее все ценности политике, есть лишь результат великой путаницы, слабости
мысли и сознания, смешения абсолютного и относительного.
Что же коснулось этих людей, чье дыхание пересоздало их? Ни
мысли, ни заботы о своем
общественном положении, о своей личной выгоде, об обеспечении; вся жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие — свою бедность и идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов. Интерес истины, интерес науки, интерес искусства, humanitas [гуманизм (лат.).] — поглощает все.
Случай с Толстым наводит на очень важную
мысль, что истина опасна и не дает гарантий и что вся
общественная жизнь людей основана на полезной лжи.
Ни
мысли, ни заботы о своем
общественном положении, о своей личной выгоде, об обеспечении; вся жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие свою бедность — идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов.
Таким образом, в силу самого чувства законности устраняется застой и неподвижность в
общественной организации,
мысли и воле дается простор и работа; нарушение формального status quo нередко требуется тем же чувством законности…
— Вы, как вот видно из ваших последних слов, признаете важность повести, рассказов и сцен, написанных о
общественным значением, с задней
мыслью, как нынче осторожно выражаются критики.
— Неправда, неправда; стыдно, отец, так говорить! — с жаром вскричал Алеша, — я подозреваю твою
мысль! А об этом миллионе действительно был у нас разговор, и долго решали: как его употребить? Решили наконец, что прежде всего на
общественное просвещение…
Никому не приходило на
мысль, что ненавистник заключает в себе неистощимый источник всевозможных раздоров, смут и переполохов, что речи его вливают яд в сердца, посрамляют
общественную совесть и вообще наносят невознаградимый вред тем самым основам, на защиту которых они произносятся.
По всему было заметно, что Калинович никак не ожидал удара с этой стороны. Удивленный, взбешенный и в то же время испуганный
мыслью об
общественной огласке и другими соображениями, он на первых порах как бы совершенно потерялся и, сам не зная, что предпринять, судорожно позвонил.
Крестьянин представлял для него, так сказать, излюбленное занятие, которое не давало заглохнуть его
мысли и в то же время определяло его личное значение на лестнице
общественной иерархии.
«Но, — скажут на это, — всегда во всех обществах большинство людей: все дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все огромные массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической работы, все от природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, — все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности
мыслить самостоятельно, подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что называется
общественным мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».
Разнесся по городу слух, что актеры здешнего театра устраивают в
общественном собрании маскарад с призами за лучшие наряды, женские и мужские. О призах пошли преувеличенные слухи. Говорили, дадут корову даме, велосипед мужчине. Эти слухи волновали горожан. Каждому хотелось выиграть: вещи такие солидные. Поспешно шили наряды. Тратились не жалея. Скрывали придуманные наряды и от ближайших друзей, чтобы кто не похитил блистательной
мысли.
Гурмыжская. Впрочем, я мало забочусь об
общественном мнении; я делаю добро и буду делать, а там пусть говорят, что хотят. В последнее время, господа, меня томит какое-то страшное предчувствие,
мысль о близкой смерти ни на минуту не покидает меня. Господа, я умру скоро, я даже желаю, желаю умереть.
В большинстве случаев, к напыщенности прибегают люди, совсем непричастные высоким
мыслям и чувствам, а именно: шпионы, кровосмесители, казнокрады и другие злокачественные вереда
общественного организма.
Но когда эти же
мысли порабощают себе общество, закабаляют партикулярных людей, отравляют
общественные отношения и отнимают у жизни всякий внеполицейский интерес — это я уже перестаю понимать.
Одним словом, попасть к этому человеку было нелегко; но чем труднее Хлопову было проникнуть в дом князя, тем он упорнее этого добивался и, наконец, схватился за один случай, который ему показался благоприятным. Князь был очень озабочен каким-то
общественным делом, представлявшим почему-то неодолимые трудности. Хлопов нашел средство принести этому делу пользу и, встретив где-то князя Г., сообщил ему свой план и просил позволения приехать к нему в дом, с тем чтобы развить ему свою
мысль подробнее.
Если в Петре, до знакомства с жизнью иноземцев в Немецкой слободе, и не было
мысли об изменении
общественного положения женщины в России, — то по крайней мере в нем не могла развиться и особенная любовь к ее заключенному, тюремному положению в древней Руси.
Историческая наука недаром отделила последние четыре столетия и существенным признаком этого отграничения признала великие изобретения и открытия XV века. Здесь проявления усилий человеческой
мысли дали жизни человечества совсем иное содержание и раз навсегда доказали, что
общественные и политические формы имеют только кажущуюся самостоятельность, что они делаются шире и растяжимее по мере того, как пополняется и усложняется материал, составляющий их содержание.
С обильным запасом
мыслей и знаний, с просвещенною любовью к родине, с желанием служить ей на поприще
общественной жизни возвращается она в Россию, и здесь встречают ее назначения, которые заставляют ее трудиться на поприще ученом и литературном.
Общественное Призрение, которое благотворит несчастным жертвам бедности и недугов, воспитывает сирых, управляет работными домами (где бедный гражданин, лишенный всего, кроме сил, трудами своими живет и другим пользу приносит), местами наказания или, лучше сказать, исправления гражданских пороков; и наконец, Совестный Суд, который есть человеколюбие правосудия (божественная и беспримерная
мысль в законодательстве!), останутся в России вечным памятником того, что некогда Добродетель в лице Монархини управляла ею.
Но весьма редко в этих обличениях проглядывала
мысль, что все эти частные явления суть не что иное, как неизбежные следствия ненормальности всего
общественного устройства.
Те же две стороны находим мы и в сатирических произведениях екатерининского времени: все они с необычайною резкостью восстают против,
общественных пороков, но во всех выражается довольно ясно та
мысль, что эти пороки и недостатки суть исключительно следствия старого неустройства, остатки прежнего времени и что теперь уже настала пора для их искоренения, явились новые условия жизни, вовсе им неблагоприятные.
«Как бы там ни трещало у них
общественное здание и что бы они там ни трубили, — думал он иногда, приглядываясь и прислушиваясь ко всему чудесному и невероятному, совершающемуся кругом него и по всей России, — во что бы там ни перерождались люди и
мысли, у меня все-таки всегда будет хоть этот тонкий и вкусный обед, за который я теперь сажусь, а стало быть, я ко всему приготовлен».
В то самое время, как «Морской сборник» поднял вопрос о воспитании и Пирогов произнес великие слова: «Нужно воспитать человека!», — в то время, как университеты настежь распахнули двери свои для жаждущих истины, в то время, как умственное движение в литературе, преследуя титаническую работу человеческой
мысли в Европе, содействовало развитию здравых понятий и разрешению
общественных вопросов: — в это самое время сеть железных дорог готовилась уже покрыть Россию во всех направлениях и начать новую эру в истории ее путей сообщения; свободная торговля получила могущественное развитие с понижением тарифа; потянулась к нам вереница купеческих кораблей и обозов; встрепенулись и зашумели наши фабрики; пришли в обращение капиталы; тучные нивы и благословенная почва нашей родины нашли лучший сбыт своим богатым произведениям.
Роскошь, с этой точки зрения, составляет действительно одно из главных проявлений
общественной безнравственности, но только вовсе не потому, что она разнеживает, расслабляет человека, отводит его
мысли от возвышенных идей к материальным наслаждениям и т. п.
Предполагается обыкновенно, что объемистое сочинение о России возьмет в руки в Европе человек образованный, имеющий некоторые гражданские убеждения и хотя несколько определенный образ
мыслей насчет разных
общественных отношений.
Отговорка Гоголя признана была нами за чистую выдумку; но теперь я отступаюсь от этой
мысли, признаю вполне возможным, что обыкновенное письмо о затруднении в уплате процентов по имению, заложенному в Приказе
общественного призрения, могло так расстроить Гоголя, что всякое торжество, приятное самолюбию человеческому, могло показаться ему грешным и противным.
Слова самого Гоголя утверждают меня в том мнении, что он начал писать «Мертвые души» как любопытный и забавный анекдот; что только впоследствии он узнал, говоря его словами, «на какие сильные
мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет»; что впоследствии, мало-помалу, составилось это колоссальное создание, наполнившееся болезненными явлениями нашей
общественной жизни; что впоследствии почувствовал он необходимость исхода из этого страшного сборища человеческих уродов, необходимость — примирения…
Находят ли они отраду в тех живых
мыслях, какие мы высказываем, в наших литературных обличениях,
общественных вопросах, поднятых во имя целого человечества?
В «Накануне» мы видим неотразимое влияние естественного хода
общественной жизни и
мысли, которому невольно подчинилась сама
мысль и воображение автора.
Мысль о труде, как необходимом условии жизни и основании
общественной нравственности, столько же недоступна им, как и
мысль об уважении в каждом человеке его естественных, неотъемлемых прав.]
Вот этакие-то
мысли, западая в человека и развиваясь в нем с чрезвычайною быстротою и силою, при помощи его природных инстинктов, — и губят всеобщую тишину и спокойствие в том идеальном
общественном механизме, который так отрадно рисовался нам выше.
Г-н Тегоборский говорит в книге, недавно вышедшей в Париже и посвященной императору Николаю, что эта система раздела земель кажется ему неблагоприятною для земледелия (как будто ее цель — успехи земледелия!), но, впрочем, прибавляет: «Трудно устранить эти неудобства, потому что эта система делений связана с устройством наших общин, до которого коснуться было бы опасно: оно построено на ее основной
мысли об единстве общины и о праве каждого члена на часть общинного владения, соразмерную его силам, поэтому оно поддерживает общинный дух, этот надежный оплот
общественного порядка.
Лучше не развиваться человеку, нежели развиваться без влияния
мысли об
общественных делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них.
Если даже высшие по развитию своих понятий люди впадают в пустую и грязную пошлость, когда их
мысль уклоняется от
общественных интересов, то легко сообразить, каково должно быть общество, живущее в совершенном отчуждении от этих интересов.
— Ред.], насмотревшегося на жизнь людей, лишенных всякого участия в
общественных делах, ограниченных тесно размеренным кружком своих частных интересов, потерявших всякую
мысль о чем-нибудь высшем копеечного преферанса (которого, впрочем, еще не было известно во времена Гофмана).
Мысли обоих посланий интересно сличить, между прочим, с позднейшими «
Мыслями о цензуре», чтобы видеть, каким образом Пушкин приобретал все более и более умеренности в суждениях об
общественных вопросах.
В последнее время Пушкин окончательно также склонился, по-видимому, к [той
мысли, что для исправления людей нужны «бичи, темницы, топоры», а не сила слова, не сатира, не литературное обличение. Он отталкивал от себя
общественные вопросы жестоким восклицанием:]